……………………
С тех пор я не писал, увлекся живописью, забыл о старике. И вот теперь, лет через сорок вспомнил, отложил картинки. Они давались мне без видимых усилий, некоторые удивляли – при моем-то неумении… откуда?.. Со словами на бумаге сложней оказалось, пришлось помучиться. Привык свои немногочисленные мысли держать в поле зрения одновременно, как бы видеть сверху. А текст подавил меня огромностью. Тщетно я перебирал страницы, пытаясь запомнить, что в начале, что в середине… Меня преследовал страх повторений. В ужасе обнаруживал то здесь, то там, что повторяются не только отдельные слова, но и целые выражения!.. Трудно было охватить страницу единым взглядом, буквы мерцали, расползались, смысл не доходил до меня. Я просыпался ночью, вскакивал, хватал свои листы – казалось, что одна фраза дважды повторяется!.. В конце концов, запомнил, какой абзац следует за каким, и о чем в них говорится. Только тогда я стал свободней обращаться с текстом, думать о вещи в целом. Будь я поумней, сразу понял бы, что не мастер больших романов. Но тогда я и не думал о романах, не собирался больше писать. Вот только закончу, и вернусь к живописи. Картинку пишешь одним духом, она или сразу получается, или нет, а здесь… Это не для меня. Я написал-таки что хотел, попытался объяснить самому себе, почему люди мне стали не нужны, за исключением двух-трех, конечно. Много рассуждений, окаймленных восклицательными знаками. Не могу сказать, что узнал себя. Как на фотографии со вспышкой – рот кривой, глаз прищурен… Неудовлетворенность осталась – написано о том, что знаю, от прошлого к настоящему, и ни словом больше. А меня интересовало то, что знаю плохо, только догадываюсь, и что должен для себя прояснить, в этом главный смысл литературы. Самоисследование. Вывернутый на бумагу внутренний голос. Также, как живопись – вывернутый на холст внутренний образ, отражение процесса, при помощи которого исследуем, сознаем себя, и, вопреки изменениям, поддерживаем целостность личности, от начала, детства, и до конца…
…………………………….
Но тут я понял, писать не умею, язык скован, неуклюж, фразы первоклассника… Надо поучиться, а что может быть лучше для учебы, чем писание рассказов? Действительно, короткий рассказ! Небольшие рассказики стали получаться у меня о том, о сём, о детях и детстве, маленькие впечатления и радости, подарки и ссоры… о школе, в которой учился, об университете… Ничего особенного там не происходило – для начала какое-то слово, взгляд, звук, воспоминание, из них вырастает короткое рассуждение, оно тут же ведет к картинке… Передо мной открывалась страна связей. Летучие, мгновенно возникающие… На одной-двух страничках я становился владыкой этих, вдруг возникающих, наслаждался бегом, парением над пространством, в котором не знал других пределов, кроме полей листа. От когда-то подслушанного в толпе слова – к дереву, кусту, траве, цветку, лицу человека или зверя… потом, отбросив острую тень, оказывался перед пустотой, молчанием, и уже почти падая, ухватывался за звук, повторял его, через звук и ритм ловил новую тему, оставался на краю, но прочней уже и тверже стоял, обрастал двумя-тремя деталями, от живой картины возвращался к сказанным когда-то или подслушанным словам, от них – к мысли, потом опять к картине, снова связывал всё звуком… И это на бумажном пятачке, я трех страничек не признавал, и к двум прибегал редко – одна! и та до конца не заполнена, внизу чистое поле, снег, стоят насмерть слова-ополченцы… Проза, пронизанная ритмами, но не напоказ, построенная на звуке, но без явных повторов, замешанная на мгновенных ассоциациях разного характера… Такие вот карточные домики я создавал, и радовался, когда получалось. В начале рассказа никогда не знал, как история оборвется, и если обрыв произошел на верной ноте, то не мог удержать слез. На мгновение. Никто меня не видел. А рассказы почти ни о чем, и все-таки о многом, как мгновенный луч в черноту. Ведь игра словечками, пусть эффектными и острыми, фабрика образов, даже неожиданных и оригинальных… все это обращается в пыль после первого прочтения по простой причине, о которой как-то обмолвился Пикассо, гениальный обманщик и пижон, талант которого преодолел собственную грубость… “А где же здесь драма?..” – спросил он, приблизив насмешливую морду к картине известного авангардиста. И никогда не пересекал этой границы, хотя обожал быть первым. Нечего делать, кроме как путаться в напечатанных словах, если на странице никого не жаль. И этого никто отменить не в силах, тем более, какие-то концепты и придумки, игра ума и душевной пустоты. Но рассуждения не моя стихия. Эти рассказы я писать любил, и мне с ними повезло, сразу почувствовал – то самое, что нужно. Мысль – и чувство, спонтанность, импровизация – и прозрачная речь… все это соединилось в них… Я садился писать, еще не зная, о чем, сжимая ручки кресла, как перед американскими горками… Меня хватало на одну-две странички, и я чувствовал – конец! Еще не прочитав, знал – получилось! Рассказы писались так, будто я выдыхал их, и ничего больше. Наверное, это было неспроста. Мое отношение к прозе созвучно с отношением к жизни. Я не умею планировать далеко вперед, живу сегодняшним днем, и точно также не могу выстраивать большие прозаические вещи, требующие предвидения и четкого плана, жесткого “каркаса”. А в коротких рассказах не знаешь, что случится в следующей фразе, в какую сторону потянет текст, его ритм и музыка. Рассказы эти требовали от меня импровизации, интонационной гибкости, тогда текст – свободный, живой разговор с самим собой, очищенный от примесей, которые засоряют наши рассеянные мысли. Вот именно – свободный разговор… Предпочитаю искреннее впечатление, и лучше, если от своего лица. Монолог, единственное в прозе, что можно поставить рядом с картиной. Слово несвободно, связано с мыслью. Изображение свободней, вырастает из чувства, а чувства сложней слов – сродни цвету, не могут быть точно определены, не привязаны к названиям…
………………………………………………
Стою за деревом, наблюдаю, как новое племя вытаптывает землю, где расположен мой дом. И думаю о том, почему не понимаю устремления людей, живущих текущим днем… Их много, они уверены, и знают, как решать насущные задачи, а я не знаю, и более того, отталкиваю от себя реальность, погружаясь в мир картин, в них нет досадной мелочности, вся глубина на плоскости, и никакой тягомотины со временем, всё только сразу и сейчас! Возможно, в этом ирония жизни, которая художников не любит за их отвлеченность и пристрастие к иллюзиям на холсте? Может, есть особое коварство – ловкая игра в поддавки: стремление к обобщению, без которого картина невозможна, проникло в мой текущий день, к которому привязан, как бы ни сопротивлялся… Живу с представлениями о жизни, как о картине, а действительность требует копания в мелочах, отсюда и причина взаимной нелюбви? Но это бредни, шерри-бренди… ни иронии, ни коварства, никому я не нужен, жизнь не диалог, а монолог. Но надо признать, мне пока везет – возвращаюсь из своего мира в довольно равнодушную среду. Не ждут, но и не очень злятся, когда напоминаю о своем существовании слабыми движениями. Как просто там, у себя – бежал, не зная дома, скользил по кривой улочке, смеялся, молодой… Или серьезный разговор с собою вел, отчего колеблешься как лист на ветру, между живописью и прозой, неразрешимый вопрос… Но имеют смысл только неразрешимые вопросы, недостижимые цели, а все остальное – дешевка, бред временный, суета сует… Уйдешь с головой в свои дела-вопросы… и вдруг тяжелый толчок в плечо, приехали… В самом интересном месте пространство дрогнет – пожалуйте обратно… Хмурый день… галоши, тяжесть в ногах, и тут же неприятные дела – охотиться за едой, бороться с холодом… Особенно мне досаждает ветер! Многое про него могу сказать. Он сдувает все, что плохо лежит, и со мной остается Сегодня, Завтра, и – Мой Остров. Сегодня удерживается потому, что я ухватился за него обеими лапами, и держу. Есть подозрение, что существует Завтра, но оно еще дремлет где-то, иногда махнет хвостом, чтобы сегодняшние дела не казались совсем ненужными, иначе, зачем есть, думать о крыше, стенах, своей двери?.. На один день всего хватит, и пищи не надо, и без крыши перетерплю. А вот Остров – главное, что имею. Говорят, его нет, но я к нему постоянно возвращаюсь. А потом обстоятельства вытягивают обратно – сюда… Сегодняшний день не праздник, а проходной двор, замусоренный донельзя. Зато из него ведут пути в другие – мои места, поэтому приходится терпеть, и ждать, когда в очередной раз застыну на месте с открытым ртом, и буду уже не здесь…
……………………….
Недавно… Не так давно было, но по ту сторону сегодняшней мелколобости. Повели смотреть живопись, а оказалось – так себе, потуги. Причем художник уже старик, малевал всю жизнь, и никто ему правды не сказал. Она проста и очевидна, здесь живопись и не ночевала. Хотя в большинстве случаев, действительно, лучше промолчать. Не знаю, нужна ли правда, и кто уверен, что знает?.. И вот, всю жизнь… – хвалили, хлопали по плечу… Я тут же вспомнил про себя, мысли пошли кругами, кругами вокруг собственных картин… Неужели и я такой? Как мало художник знает о себе, чужое всегда видней. Художник строит вещь из разных по цвету и силе пятен, чем они противоречивей, тем больше нервов, умения, труда уходит на их примирение… Но недаром – если повезет, усилия превратятся во внутреннее напряжение, драму, глубину, концентрированный аналог жизни. Можешь, конечно, пойти за “черным квадратом”, создавая цельность за счет уравнивания всего со всем, но пропадает драма борьбы, острота, глубина… остается выразительный символ, агитка, декларация, действующая на ум, но не на чувство. Когда-то ходил по мастерским. Многие лица стерлись в памяти, но картинки помню, начиная с семидесятых. Тут же привиделась одна – московский ночной переулок, парадные наглухо заколочены, тупик… Тогда казалось, вот он, единственный тупик, только бы выбраться – на волю, на простор… Теперь понятно, тупиков тьма, и мы в очередном сидим. Не так уж много времени прошло, но будто ветром сдуло ту жизнь, и хорошее в этих переменах есть, но слишком много печального, главное – живых людей мало осталось. Кто уехал, кто погиб, а кто и процветает, но все равно мертвец. Чувствительность восприятия притуплена, кричащий звук и цвет одолели всех, что в этом гаме может остановить, привлечь? Одних останавливает мерзость, других – странность. Процветает, конечно, мерзость, но что о ней говорить. А странность – особый взгляд, простирается от сложности до ошеломляющей простоты. От сложностей устал, в обществе они – признак неважного устройства, а в человеке от неясного ума. Я не о глубине, о запутанности говорю… Чем хуже живем, тем больше законов да деклараций. А умные да разумные… тут же наваливают кучу объяснений. Не терплю этих, умных да разумных, слишком много бессильных слов!.. Кто-то мудрит от страха, кто-то от мудрости своей пьян… не хочу разбираться, хочу отсюда убраться поскорей. Нет, не уехать, от себя не убежишь… а к себе, к себе удрать! Так что со мной остается, как старый верный пес, только она – странная простота. В моих любимых картинах нет идей, только свежий взгляд на простые вещи, и я люблю их больше всего, даже больше жизни, хотя, конечно, предпочту жизнь картине, но только из-за животного страха смерти, что поделаешь, это так.
……………………………………
Удрать-то мечтаю, но вот по-прежнему торчу на клочке земли между трех домов. Родное место… но всё вокруг разрыто!.. Чудовищный вид! Новые трубы, говорят, нужны… Злодеи, не верю никому! Нормальных людей не вижу, ни одного бомжа… А за своей дверью я спокоен – мой Остров!.. живу как хочется. Но значит ли это, быть свободным?.. Когда начинаешь жить, как хочется, только тогда и постигаешь самую безнадежную несвободу – давление собственных барьеров, своих пределов… Достойная цель – дойти до собственных границ… и еще шажок! Есть счастливцы, у которых нет ощущения предела. Однако они почти всегда, сознательно или интуитивно, выбирают темы, посильные для них, дающие им видимость беспредельных возможностей и свободы. А сами в пределах своей ограниченности остаются. Какая же тут свобода… Но тут же себе напоминаю – рисунки Рембрандта… в них нет предела. Тогда молчу. То, что для гения простор, для нас лес густой. А я… Все чаще топчусь на месте, повторяя несколько спасительных истин, как миллион имен бога, в которого не веришь… Но иногда на вытоптанной почве рождается простое слово, новый жест, или взгляд. Растет как трава из трещин. Потерять надежду на прорыв хуже, чем свой дом потерять. Дом найдется, а где найдешь талант? Спокойствие? Уверенность в себе?.. Достичь своего предела в любом занятии, и особенно в искусстве, мешает инстинкт самосохранения. Когда он в обществе, в людях слабей обычного, тогда и начинает получаться что-то заметное, особенное. Оттого, наверное, во времена неравновесия искусство пробуждается. Если так, то нас ждет невиданный подъем. Надежды юношей питают, а мне, вроде, не к лицу… И тем не менее, еще надеюсь.
…………………………………..
Завидую коту, идет себе домой, знает все, что надо ему знать, и спокоен. Я тоже хочу быть спокоен, это первое из двух трудных счастий – спокоен и не боишься жить. Второе счастье – чтоб были живы и спокойны все близкие тебе существа, оно еще трудней, его всегда мало, и с каждым днем все меньше становится – близкие рассеиваются, исчезают… Если долго в своих воспоминаниях, думах и мечтах, то новости не пробиваются ко мне. Гуляя, далеко не отхожу, и после возвращения обычно обнаруживаю кого-нибудь, кто меня знает, из постоянных обитателей, тогда задаю им свои странные вопросы. Не все они оказываются уместными, поэтому каждый раз непонятно, чем кончатся беседы. Нужно уверенно двигаться, спокойно говорить, тогда они перестанут нервно косить глазами, спокойствие заразительно. И если не науськают их, то останутся равнодушны, вроде ни пользы от меня, ни вреда… Но если скажут им – «не наш!» – тут же кинутся истреблять. Они не злы, скорей темны, доверчивы, легко внушаемы. Поэтому нужно спрашивать как бы вскользь, не придавая значения, и лучше, если при этом в руке бутылка пива, полупустая… это они сходу понимают… А заподозрят что-то, тут же окрысятся, обычный ответ на непонятное, и последствия непредсказуемы. Но в самом начале, сразу после возвращения, я не гляжу на людей, чем меньше на них смотришь, тем лучше: не пристают с вопросами. Так что лучше глаза в сторону, успеется, погуляю – пусть привыкнут, мне их ответы нужны, а не вопросы. Но некоторые все равно спросят, будьте уверены – «о чем мечтаешь, почему здесь?.. ведь ТАМ вас кормят задарма… Ведь там ты свой, а здесь чужой, мы все другие!» А есть такие, кто не прощает сам вид фигуры, профиль, наклон головы, одежду, и сразу бдительно пристают. Тогда я молчу и улыбаюсь. Я нигде не свой. Отношение к прошлому всегда содержит ошибки зрения, но кажется, раньше не все были так придирчивы и злы. Правда, ко мне частенько заглядывал милиционер – «работать будете?» С утра до ночи писал картинки, но это не работа. Землю копай, канаву вокруг дома рой без смысла и цели, и будешь понятным человеком. Такое было время всю жизнь. Сейчас не страшней, но мерзей стало. Все на свете измерить решили, ко всему прицениться, простой цифрой обозначить. Провальная затея. Когда-то, в начале наших перемен я спорил с Василием Александровичем, просидевшим много лет в сталинских лагерях. Он уже тогда лагерным чутьем ухватил, куда покатилось дело, и говорит – «какая разница, откуда ужас…» Я не мог понять, ведь больше не сажают… Он усмехался, «превратить человека в нечеловека… не обязательно стрелять-сажать… А если надо будет – посадят, не сомневайся…»Его давно нет в живых. Он прав оказался. Вокруг меня болтают про любовь, она, мол, спасет мир. Чем злей болтуны, тем больше слов о любви. Не слишком высоко это чувство ставлю, в нем много эгоистического, “гранатовый браслет” редкий случай. Но бывает, одна жизнь врастает в другую, как неотъемлемая часть. “Главное – укорененность и врастание” – когда-то сказал мне один человек, с которым я общался полчаса, попутчик случайный. Бывают встречи… Спасались от мороза, выпили бутылку и разошлись. В провинциальном городке на вокзале. Можно забыть, где живешь, но такие слова не забываются. Из врастания рождается сочувствие, главное человеческое чувство. А теперь оно поставлено в один ряд с дерьмом, измеряется наглыми бумажками…
……………………………………
Люди быстрей чем вещи, меняют внешний облик. Но те, кого я помню или быстро вспоминаю, они сохраняют свое лицо, я это высоко ценю. Всегда радуюсь им, что еще здесь, и мне легче жить. При встречах о себе не говорю, слушаю, вспоминаем прошлое, текущая жизнь нас мало интересует, хватит того, что мимолетно замечаем, и ужасаемся. Иногда из разговора узнаю, что такого-то уже нет, так мой Остров беднеет. Тогда я думаю, скорей бы и меня унесло хоть куда, хоть в никуда! А вдруг мы там –ТАМ, в свободной спокойной обстановке встретимся, поговорим… Неважно, о чем будем болтать, пусть о погоде, о ветре, который так непостоянен, об этих листьях и траве, которые бессмертны, а если бессмертны те, кто мне дорог, то это и мое бессмертие… Хотя ясно понимаю и другое: эти слова – утешение перед бесчувствием и темнотой; бессмертия нет нигде, есть только то, что есть, и что в моей голове роится. Но если сравнить мою судьбу с жизнью бабочки или муравья, или даже кота, то я могу считаться вечным, ведь через меня проходят многие поколения этих существ. Если я знаю о них один, то это всегда печально. То, что отразилось хотя бы в двух парах глаз, уже не в единственном числе. То, что не в единственном числе, хоть и не вечно, но дольше живет. Я в это верил, а теперь все меньше, потому что вижу – мало надежды на людей, отражаться в их глазах немногим важней, чем смотреть на свое отражение в воде. Важней смотреть на листья и траву, пусть они не видят, не знают меня, главное, что после меня останутся жить.
……………………………..
Но мы еще живы, поговорим лучше о вещах, которые окружают нас, они многое могут рассказать. Пространство вещей и сами вещи. Если только вещи, то скука плоская, если только пространство – то скука и тоскливый страх, особенно русское пространство, низкий ровный горизонт, опустевшие поля… Но если есть между ними связь, между вещами и пространством, то чем еще ее можно уловить, запечатлеть, кроме как простым изображением, теплым чувством?.. Что еще поможет выжить, если отношения людей ничтожны, холодны, почти все существующее неразумно, но место имеет?.. Главный признак распада жизни – вытеснение чувства, исчезновение сочувствия. Может, поэтому мы любим некоторые вещи, которыми давно владеем, считаем их друзьями, родным окружением, пусть небольшой, но теплой оболочкой – и не так остро до нас доходит, что мы уйдем, истлеют наши игрушки… Когда-нибудь начнется серьезный разговор больших пространств, но о нем не узнаем – ни-че-го… И это к лучшему, вечность да бесконечность жизни чужды и ненавистны. Но мы и в своих пределах больно уж мельчим, мало кто обладает дальним зрением. В живописи не так. Бывает, даже крохотные подвижки, отдельные мазки пробуждают давно дремавшие воспоминания, движение вглубь, и пределов ему нет. Результат заступания художника за грань привычного. Тогда что-то новое, возможно, возьмет да выскочит из-за угла!..
…………………………..
Текущий день пропитан банальностями, и не случайно. Для совершения любых действий, каких требует реальность, необходим ПРИЕМ, никуда не денешься без четкой последовательности простых движений, произнесения пустых, но привычных фраз, которые известны давным-давно… новизну и выдумку в них вносить, только себя топить. Реальность невозможна без нудных повторов, томительных передержек… Сильней любого лома прием. А если в живописи заметен прием, то плохо дело, он только в ничтожных картинах на первых ролях. Мне говорят, какой еще прием, поменьше мудри!.. Поговори с людьми, задай стандартные вопросы. Легко!.. Нет уж, я долго выбираю, с кем поговорить. Легко наткнуться на активного гражданина, которому моя неосведомленность покажется не просто странной, но и подозрительной. Им только скажи – «твой сосед враг», и все уже ясно соседу про соседа. Знаю, вы скажете, – «давно не так…» А я вам отвечу – если давно, то особенно опасно, история процесс периодический, пусть с поправками для дурака, чтобы выдать за новизну … и мы, похоже, карабкаемся на гребень новой инквизиции… Так что изобретаю свои приемы общения, и знаете, иногда удачно пользуюсь. Но бывает, что ошибаюсь, неверно оцениваю показное дружелюбие, или, наоборот, грубость и резкость отталкивают от неплохого, честного лица… Но быстро себе прощаю – цель оправдывает ошибки.
………………………………………………………
Я говорил про ветер?.. Сдувает все лишнее, но и нужное может не пожалеть. Не вижу его, но чувствую и слышу. Полагаю, он главная причина того, что события следуют одно за другим, другие объяснения кажутся умней, но это видимость. Многие, например, говорят – «причина, следствие…», но объяснить по-человечески не могут, одни слова. Другие уверены, что во всем виновно время, а что оно такое, никто не знает. Все меняется, они говорят, потому что время течет… или бежит… А время меняется, потому что события происходят? Чушь собачья, простите меня, собаки… Искать то, что напрямую себя не проявляет, бесполезное занятие. Смотри, вот лица стали другими, потолще, пошире, глаза заплыли… мне говорят – «время, время…», брюхом трясут, разводят руками, кланяются… как в цирке после трюка – широкая улыбка, ожидание аплодисментов… Они говорят про себя «мы разумные…», надувают щеки, кичатся своим устройством. Вот пусть и ловят время, если такие ловкие… а по мне, так лучше ловить блох в шкуре, как делают звери. И слушать ветер, как умеют слепые, повернув глаза внутрь себя. Ветер тот же Случай, его другое имя… Я с ним дружен, но фамильярности никакой. Поменьше говори, пореже общайся, иначе попадешь в гербарий, с подписью – «Человек, выживший из ума…» Раньше так делали с большой охотой, потом перестали делать, но неохотно… врачей немного поругали… А сейчас снова надумали лечить, так что опять нужно молчать, и делать вид, что живешь как все… Я не сторонник борьбы за справедливость – в чудеса не верю, не спорщик, мне от текущей жизни нужно немного – чтобы не били, и забыли. Чтобы с вопросами не приставали, а то ведь придется правду говорить, это мой закон, а нарушать свои законы я не привык. Не люблю крикунов, изрекающих банальности, столько раз видел, чем кончают, – в лучшем случае, поспорят, покричат, и по теплым квартирам разойдутся. А в худшем… давно известное предательство умных да разумных, наряженных в дорогие пиджаки, с галстуками на шее, поводками накоротке… И поза побежденного павиана перед торжествующими ворами, хамами, холопами, жирными попами… Лучше не помнить вас, гулять меж трех домов, и в своей норе свободным быть. А старость и бессилие всех все равно найдут. Память, да, слабеет, но пока ничего важного не потерял, всё, что люблю, по-прежнему со мной – животные и растения, старые вещи, некоторые люди, и мне есть, о чем с ними говорить. А сегодняшний день – черт с ним, мой Остров без него жив. Мне говорили – отталкивать реальность!.. да ты с ума сошел! Но свое упрямство чужого ума сильней. Возможно, не я, а мир сошел с ума. Если мир безумен, что делать? Банальный вопрос, но я отвечу, ведь все же одной ногой здесь. Некоторые считают – нужно жрать, жрать и жрать. Смотрите, кошка ест, она голодна. Загорается дом. Кошка ест все быстрей, тревога усиливает голод. Мы те же звери… Другие отвечают – если дом горит, надо не жрать, а рисовать, вечные дела нужней всего, они пожар переживут. Третьи… они доказывают, что если мир безумен, нужно безумней его стать – своим безумием помоги огню… Но некоторые ни туда, ни сюда… Кошку не забудьте, говорят – вытащите кошку из огня… Эти мне симпатичней всех. Но лучше на эту тему помолчать.
Советы, декларации, обещания, притчи – пустой звук.
Делай, что можешь, и постарайся в общую помойку не попасть.
Dan Markovich Дан Маркович Продлжение следует
